Глэд. Рассвет над Майдманом - Страница 104

104

Забыв про больную ногу, Дзонго рванул к валуну, на котором затаился Коростыль. Если мечущийся по стоянке воин не врет, то они крепко вляпались. Это степь, тут амулетов и оберегов от орочьей магии нет. Там, где сложили головушку двенадцать следопытов, легко сгинут и оставшиеся трое. Одна надежда на хорошего стрелка, который сможет из засады расстрелять проклятого незнакомца.

Ударившись боком об остывший камень, Дзонго жарко зашептал:

– Коростыль, ты тут?

– А где же мне еще быть, хромая кочерыжка? Что стряслось, где остальные?

– Заноза хрипит, что с шаманом мы пересеклись. Тор с ребятами теперь там, у ручья. Отбегались. А шаман к нам идет.

– Этого еще не хватает! Надо скорее на коней и ходу!

– И далеко ты от него по ночной степи уйдешь? Здесь его ловить надо, здесь! Мы же в степи какой день, травами пропахли, нас не заметишь! Я сейчас огонь разожгу, чтобы его поближе приманить, а ты не зевай!

– Одного огня мало, сам понимаешь!

– А мы еще ножичком кого из орчат пощекочем, чтобы слышно было, да пусть Заноза собирается, ему не меньше получаса надо. А ты смотри во все глаза, вся надежда на тебя!

Лучник помолчал пару секунд и коротко бросил:

– Хорошо, сделаем. Как зверей потреплешь, за палаткой схоронись, чтобы я тебя ненароком не подстрелил.

Дзонго крабом отлепился от камня и засеменил к костру…

На остывшем камне ярко выделялось живое пятно, издалека видное среди холодных валунов. Глэд с интересом наблюдал, как оставшиеся трое живых готовили для него ловушку. Первый активно потел на высоком булыжнике, выслеживая невидимого пока противника. Второй переворошил уже весь лагерь, сгребая какие-то железки в пару больших тюков. Третий подбрасывал бесконечную вереницу веток в ярко пылающий костер.

Некоторое сомнение вызывало еще бесформенное пятно под грудой шкур на другой стороне вытоптанного пятачка. На раненых людей это не походило, на животных – тоже. В любом случае, неотвратимо надвигающийся рассвет заставлял атаковать. Как только взойдет солнце, Глэд вынужден будет драться по-другому. Не факт, что он легко сможет выстоять против троих противников…

Торопыга прислушалась к приближающимся шагам. Как ни ловка она была при живой матери, но безжалостные люди сбили с ног и скрутили лапы веревками, а в пасть вставили крепкую железку, которую не разгрызешь и ввек. Рядом безвольным комком свернулась подруга по несчастью – Шонголом, дочь старого пастуха. Но где теперь тот пастух напоил кровью травы и где теперь души клана, что безжалостно истребили у безымянного ручья? Далеко ушли воины, не вернулись, и никто не защитил самок, телами закрывавших детей от холодной стали. Только две маленькие девочки с ужасом слушали приближающиеся шаги, легко угадывая в них чужака, кормившего их вонючей кашей раз в день. Но в этот раз запах человека говорил не о предстоящем ужине, в запахе легко читались страх и злоба, пугающие орчат больше, чем неизвестность утомительного пути в рабство.

Торопыга в ужасе забилась в стягивающих ее веревках. Человек нагнулся, схватил ее за намордник и острым ножом одним взмахом распластал ремни кляпа, рывком сдергивая сбрую с головы.

– Давай, змееныш, громче! – Дзонго примерился, собираясь срезать часть шкуры с боков увертливой зверюги. Надо постараться, чтобы она не замолкала ближайшие полчаса. А что лучше для этого, как не ободранный бок.

Торопыга взвыла во всю тощую грудь, читая в глазах человека кровавую решимость, но забиться под тюки не было никакой возможности… Воин поудобнее перехватил нож, склонился, надсадно ухнул и медленно стал наваливаться на самку. Та непрестанно выла, зажмурив глаза… Выла, пока хватало дыхания. Но тяжелое тело сдавливало все сильнее, и Торопыга стала извиваться, пытаясь уползти от неминуемой смерти. Она толкалась, пихалась лапами и продиралась куда-то по мешкам и тюкам, пока наконец не оказалась на притоптанной земле. Лишь там она перевела дыхание и открыла глаза.

Напавший на Торопыгу человек лежал на разворошенных вещах, неестественно вывернув руки. Из спины его торчали две стрелы, слабо пуша оперение на предрассветном ветру. Со стороны выпаса доносился шорох травы. Через несколько минут к костру вышел еще один человек, несущий на себе тело, пахнувшее свежей кровью. Сбросив убитого у костра, незнакомец развернулся к орчатам.

Худой, жилистый и легкий в движениях чужак. Самки не видели такого в отряде раньше. Видимо, люди так же грызутся между собой ради доброй добычи, как это часто бывало у Диких. Более удачливый забирал чужие вещи и коней, захватывая в полон всех, кто не смог умереть с честью. Подойдя ближе, незнакомец бросил взгляд на Шонголом, потом повернулся к Торопыге. Та оскалила клыки:

– Уйди, человек! Мы не твоя добыча! Убью!

Пустые глазницы черными провалами ловили последние отблески луны. Тихий голос заскрежетал на староорочьем:

– Проклятье, мне только вас в попутчики и не хватает…

Разрезав путы на орчатах, безглазый бросил им флягу с водой, после чего повернулся и стал быстро обыскивать захваченный с боем лагерь следопытов.

Фрайм осторожно пробирался сквозь толпу, стараясь не затоптать какого-либо идиота, так и норовящего сунуться под копыта усталого коня. Дорога из Полана в столицу в этот раз далась нелегко. Поздние дожди превратили дорогу между городами местами в плохо проходимые болотца, лишний раз напоминая об излишней доброте его величества к казнокрадам. На бумаге тракт ремонтировали не раз. На практике купцам в последнее время приходилось пережидать распутицу по постоялым дворам и ждать первых морозов. К сожалению, Фрайму пришлось садиться в седло, невзирая на капризы погоды.

104